Босиком по жизни. Избранная проза - Валерий Железнов

И чем дальше я еду, тем больше меня возмущает увиденное. Чем дальше от крупных городов, тем явственней следы этой необъявленной войны. На территории, куда уже десятки лет не залетал ни один снаряд, не упала ни одна бомба, режет глаз неприкрытая разруха и запустение. А создаётся впечатление, что едешь по местам недавних сражений. Вдоль железной дороги постоянно встречаются руины каких-то зданий, а то и целиком опустевшие деревни. Поваленные столбы с оборванными проводами, ржавые исковерканные скелеты оставленной техники. На ржавых рельсах тупиков догнивают старые вагоны.

Но если не было войны в этих местах, то почему такая разруха? И это здесь – вдоль железной дороги, где, казалось бы, должна кипеть жизнь. Что же тогда творится там, куда не проложены рельсы, не проведены асфальтовые магистрали? Там жизни вообще нет?

Подобный вопрос я задавал себе в экспедиции по Волге. Прекраснейшие места, оживлённая водная магистраль, и такие же заброшенные посёлки. Казалось бы, живи и радуйся, но не живут люди в этих глухих краях. Молодёжь бросает обжитое жильё, покидает родину и тянется на свет больших городов. А глубинка вымирает вместе со стариками. Болеет и гибнет великая страна. Будто ковровой бомбардировкой уничтожается. Но Государство живет. Ведь только у нас Страна и Государство – совершенно разные понятия.

Настолько привыкаешь куда-то стремиться, что после достижения одной цели, сразу намечаешь новую и вновь пускаешься в путь

Великий и могучий…

Велик и могуч русский язык… и могучее его только русский мат. Не имеет он языковых барьеров, уж поверьте мне. В любой стране мира можно послать местного жителя в ….. или на …, и он безошибочно поймёт, что его обругали. Может быть, он скромно ответит: «Фак ю!» и стыдливо удалится, а может просто даст вам в морду. Откуда у необразованного аборигена такие познания? Вот и выходит, что русский мат имеет волшебную силу слова, проникающего не только в уши, но и непосредственно в само сознание человека.

Ругательная словесность имеет тенденцию постоянно развиваться и богатеть. Насколько цветист и многослоен стал мат в наш бурный век по сравнению с тёмным средневековым прошлым, когда наши малограмотные предки употребляли в качестве ругательств обычные русские слова. Ну, сами посудите, разве сейчас можно кого-нибудь обругать такими словами как: «Смерд, пёс смердящий, гузно» – и т. п. Современный человек не опустится до такого примитива. Мы намного изобретательнее, и для оскорбления друг друга употребляем такие «кудрявые» выражения, что наши прапрадеды, возможно, просто не поняли бы нас, ибо для них это была бы иностранная речь. А какую неоценимую услугу оказывают эти магические выражения в процессе доведения прописных истин до некоторых непонятливых индивидуумов. При помощи мата можно объяснить что угодно и кому угодно. А как обойтись без него при общении с друзьями в тесной компании? А как можно описать обычными словами последствия этого тесного общения? Это же совершенно глупо произнести на следующее утро: «Сойти с ума!!! Как мы вчера накушались алкогольных напитков! Употребляли их с обеда и до полночи, играли в благородные карточные игры, и имели приятное общение с доступными дамами. Полный восторг!». Полный бред! И совершенно невыразительно. А при помощи мата можно красочно донести до собеседника всю полноту эмоций, и живо описать происшедшее накануне, а так же излить ему горестное положение бренного тела и томление духа. Или, скажем, попали вы случайно молотком по пальцу… Понятно, какие звуки вырвутся из вас. Но смех смехом, а действительность такова, что плакать хочется.

В качестве информации к размышлению расскажу маленькую историю из собственной жизни.

Было это давно – в безоблачной и наивной юности моей. В составе юношеской спортивной команды я был отправлен на всесоюзное первенство по лёгкой атлетике в знаменитый пионерский лагерь «Артек». Неимоверное везение! Каждый школьник Советского Союза мечтал попасть туда. И вот как-то однажды вечером в умывальнике для мальчиков мы с друзьями делились впечатлениями прошедшего дня. Само собой в выражениях не стеснялись. Для нас это было естественно. Ведь мы были в своём кругу, а никого из взрослых рядом не было. И в тот момент, когда я бурно высказываясь, складывал трёхэтажные фразы ненормативной лексики, меня грубо оборвал на полуслове кто-то из своих, больно ткнув кулаком в спину. Я обернулся, и с моих уст готова была слететь смачная тирада в адрес обидчика. Но слова застряли в горле, когда я увидел, что в проёме двери стоит директор лагеря. Я просто окаменел, готов был провалиться со стыда, ибо знал, что оскверняю свои уста грязными ругательствами. А за это по головке не погладят. Директор смотрел мне в глаза несколько секунд, повернулся и вышел, поманив меня за собой. Он не ругал меня при всех, он не ругал меня наедине. Человек с тремя высшими гуманитарными образованиями не мог себе позволить орать или просто ругать ребёнка. Он спокойно и серьёзно вёл беседу. И от этого мне становилось ещё отвратительнее. Позор сжигал меня изнутри. Я что-то мямлил в ответ на его вопросы, а больше пристыжено молчал. Такой гадливости к самому себе я не испытывал никогда. Этот разговор запомнился мне на всю жизнь.

Нет, я не излечился от матерщины полностью, слишком глубоки корни этого явления во мне, но я навсегда «зарубил себе на носу» жёстко контролировать свою речь, особенно в присутственных местах, и в общении с малознакомыми людьми. Волю своему грязноречию даю я только наедине с собой. В чём же мораль истории, спросите вы? А в том, что я хоть и ругался матом с детства, но твёрдо знал – это плохо. Сейчас же на каждом шагу слух мой режет неприкрытая брань, льющаяся мутным потоком не только из глоток подонков общества, но и вполне приличных членов оного. Как часто мы стыдливо отворачиваемся при виде курящей девчушки или боязливо отмалчиваемся в присутствии сквернословящих подростков. Увы, но повседневной и обыденной стала картина, когда девчонки и мальчишки, никого не стесняясь, общаются с помощью сленга, жаргона и беззастенчивого мата в присутствии большого скопления народа. По всей видимости, им не приходит в голову, что это очень плохо, отвратительно, и отнюдь их не красит. Они так воспитаны. При всём том, что это, зачастую, дети вполне благопристойных родителей. Они учатся в школах и университетах. Но почему это происходит? С чего началось это ужасающее падение нравов и гибель культуры речи? Кто виновен? И почему ничего не предпринимается для искоренения этого мерзкого явления?

А что вы хотите?! Десятками лет нам насаждали другую культуру, где слово «интеллигент» было оскорбительным. А теперь, когда всё дозволено, из динамиков и с экранов на нас лавиной обрушиваются матерные слова. Неприкрытая порнография и сцены насилия на каждом шагу! Современная литература, кино и средства массовой информации серьёзно отравлены ненормативной лексикой и безнравственностью. Знаменитые актёры, певцы, политики, публичные люди всех мастей даже бравируют этим. Депутаты законодательного собрания ругаются матом, а потом сидят и обсуждают проблемы с написанием того или иного слова. Это ли их дело? Ведь существуют прекрасные словари русского языка, составленные умнейшими людьми, учебники, в конце концов. Но зачем нам учебники, зачем своды законов?! Может наплевать на всё и жить в беззаконном обществе? Или всё же стоит бороться, начав, прежде всего с себя?

Кто виноват? Что делать?

Цинизм – есть продукт действия скрытых пороков души

Се ля ви

– Валерочка, сыночек, не надо реветь, – успокаивала меня мама. – Мы с папой в город быстренько съездим и скоро вернёмся. Тебе новую игрушку купим. Хочешь машинку, или самолётик?

– Не хочууу!!! Не хочу машинкууу! – кричал я. – Хочу с тобой в город! Возьми в город!

– Ну не капризничай, Валерочка, посидишь с бабушкой, а мы вечером тебя заберём.

Я цеплялся за мамину юбку, истерично орал, топал ногами, и не думал успокаиваться. Ещё бы, я уже большой мальчик, мне почти пять лет, а меня ещё ни разу не брали в город. Своё районное село я уже знал достаточно, а вот город был для меня загадочным неведомым миром. О нём я слышал от взрослых и приятелей, что постарше. Там столько интересного и неведомого, а меня не берут. Сколько же можно ещё расти?

Меня долго успокаивали и мама, и баба Пана. Только отец терпеливо стоял молча в стороне, поглядывая на часы. Автобусы ходили редко и строго по расписанию.

– Так, всё! – строго сказал отец. – Хватит кочевряжиться, и так опаздываем. Поорет, да и перестанет. Пошли, Галка, успеть бы.

Баба Пана оторвала меня, дико ревущего, от маминой юбки и прижала к себе. Отец с мамой скрылись за дверью. Я ещё некоторое время изливал слезами свою обиду и даже порывался броситься вслед, да бабушка закрыла дверь на крючок, а он был настолько высоко, что мне не дотянуться. Но детские слёзы сохнут быстро. Через полчаса я уже безмятежно играл на широкой лежанке огромной русской печи, а потом и вовсе заснул под мерное стрекотанье бабушкиной прялки.